Порядок и власть. Сильная анархия нуждается в сильном «анархе».
У нас сложилось определённое представление о свойствах национального характера разных народов, хотя, признаться, речь идёт скорее о предрассудках, в основе которых лежат расхожие стереотипы. Но мы к ним привыкли, а потому считаем французов — о-ля-ля! — весьма любвеобильными, американцев шумными хвастунами, немцы же связываются в нашем сознании с тремя «п»: пунктуальность, педантичность и перфекционизм.
Хорошо известна история о легендарном московском съезде Коминтерна, состоявшемся в 1930 годы. Все делегации братских партий собрались в Кремле, а вот немецких товарищей пришлось ждать очень долго. Наконец, забеспокоившийся Сталин велел разыскать немцев. Это были надёжные и дисциплинированные товарищи, поэтому возникло опасение, что их задержало какое-либо чрезвычайное происшествие. Ничуть не бывало. Немецких делегатов Коммунистического интернационала обнаружили нервно расхаживающими по перрону Белорусского вокзала. Они пожаловались, что уже больше часа ждут, чтобы кто-либо прокомпостировал их билеты, как это тогда полагалось, после чего они смогли бы, наконец, выйти из вокзала и отправиться к товарищу Сталину.
О том, насколько прочно засели подобные представления в нашем сознании, свидетельствует рассказ моего немецкого знакомого из Москвы. Всякий раз, когда ему случается нарушить правила дорожного движения, милиционеры отечески и одновременно не без удивления наставляют его: «Мы, понятное дело, в России. Тут правила не очень-то соблюдают. Но скажите честно — если бы в Германии висел знак, запрещающий поворот налево, вы ведь туда не поехали бы?!»
Но вы, дорогой читатель, судите о людях, разумеется, непредвзято, а потому перед поездкой в Германию отбросили прочь всякие предрассудки. Ведь немцы, полагаете вы, ведут себя так только в глупых романах или же причудливых фантазиях милиционера. В конце концов, русский человек тоже далёк от стереотипного образа, делающего его эдаким угрюмым и вечно поддатым медведем.
Помыслы ваши, конечно, весьма благородны, но… Как бы это поделикатнее выразиться? Пожалуй, вам не следует слишком радикально отказываться от всех бытующих представлений о немцах, которые действительно испытывают тягу к порядку, дисциплине и перфекционизму.
В этом, если повезёт, вас убедит первая же прогулка по улицам немецкого города. Только предпочтительно совершить её вечером или воскресным днём, когда народу не слишком много. Вероятно, вы окажетесь свидетелем сценки, насчёт которой вас посетят сомнения, стоит ли говорить о ней внукам по возвращении домой. Ведь не хочется, чтобы подрастающее поколение заподозрило вас в рассказывании небылиц.
Но увиденная сценка вполне реальна: на перекрёстке действительно терпеливо стоит человек. Движущегося транспорта поблизости не видно и неслышно, однако пешеход не двигается с места, чтобы перейти улицу. Только не поддавайтесь импульсивному желанию броситься ему на помощь. Это не слепой и не глухой, его не сковала кататония. Человек просто ждёт, когда светофор переключится на зелёный свет, чтобы шагнуть на пустую проезжую часть.
Непостижимо, но факт. В Германии на самом деле есть люди, которые добровольно подчиняются правилам дорожного движения даже тогда, когда их соблюдение никем не контролируется. Иногда подобное законопослушание оборачивается самыми трагическими последствиями: так один водитель мюнхенского автобуса остановился на красный свет, хотя дорожные строители отчаянно сигналили, чтобы он ехал дальше. Рабочие вовсе не разыгрывали водителя, дело было слишком серьёзным. Спустя мгновение, асфальт под автобусом подломился, и он рухнул в огромную яму.
Нельзя сказать, что Россия на протяжении длительных периодов своей истории жила в состоянии дурманящего, анархического беззакония. Напротив, чаще по нашим спинам гулял кнут. Разумеется, это способствовало здоровому скептицизму по отношению к властям. Русская поговорка гласит: «Обходи черта за сто вёрст, а царя — за десять». Что же касается великодушия или милостей со стороны власти, то и здесь житейская мудрость пришла к выводу: «Подарит царь яйцо, а отнимет курицу».
Иначе говоря, мы лишь скрепя сердце подчинялись кремлёвским указам, всякий раз стараясь отыскать в них щёлочки или обходные пути. Немцы же по доброй воле и едва ли не с наслаждением готовы втиснуться в узкий корсет очередных распоряжений, правил и нормативных актов. Более того, они ещё и следят друг за другом, насколько плотно сидит этот корсет. Попробуйте пересечь улицу на красный свет — остальные прохожие осуждающим покачиванием головы сразу же вернут вас на стезю закона, то есть правил уличного движения.
Вы наверняка задаётесь вопросом: почему же немцы так законопослушны, педантичны и корректны? Предлагаю смелую гипотезу. Немцы любят порядок, надёжность, предсказуемость, ибо в глубине души они остаются отъявленными анархистами и боятся неконтролируемого взрыва собственного темперамента. Да, встретившиеся вам таможенник, водитель трамвая, продавщица или старший кельнер походили на анархистов не больше, чем аккуратная клетчатая скатерть на ресторанном столике.
Но рискну утверждать, что все это мимикрия, защитная маскировка. Речь даже не идёт о военных эскападах Германии, которые имели место в двадцатом веке и грозили наступлением нового варварства, так сказать «сумерками германских богов». Возьмите, например, музыку Густава Малера или Рихарда Вагнера, сочинения немецких романтиков или, скажем, футбольный матч «Шальке» против «Мюнхена 1860». Посмотрите на накал политических дискуссий, в которых противники отказываются от всяческого прагматизма ради торжества той или иной идеологии, и вы убедитесь, что немцы вполне предрасположены к тому, чтобы вырваться из клетки установленных норм и погрузиться в хаос анархических эмоций. Возможно, именно здесь кроются основы духовного родства между немцами и русскими, о котором так часто говорилось.
В ходе своей истории Германия пережила столько смуты и хаоса, что научилась ценить те блага, которые несёт с собою порядок. Взять хотя бы отношение немцев к национальной валюте, к пользовавшейся высочайшим уважением немецкой марке. Никому не было позволено покушаться на неё, поэтому когда немцы прослышали о планах заменить немецкую марку на общеевропейское экю, поднялась буря возмущений по поводу этих «эсперантистских денег». Сопротивление ослабело только после того, как немцев удалось убедить, что евро будет не менее стабильно, чем марка, и изменится, в сущности, лишь внешний вид банкнот.
Причина подобного стремления к финансовой стабильности проста и убедительна: дважды за двадцатое столетие миллионы немцев потеряли все свои сбережения в результате инфляции и валютной реформы. Третий раз был недопустим, поэтому при объединении ГДР и ФРГ валютный союз был бы совершенно неоправдан. Восточные немцы не хотели, чтобы их вновь обманули с деньгами.
Втайне немцы не испытывают особого почтения к странам, где хлеб стоит тысячи, а обед десятки тысяч, как это было в России после перестройки, когда трёх тысяч рублей, накопленных за целую жизнь, хватало лишь на несколько поездок в метро. Впрочем, с точки зрения финансовой политики подобное немецкое высокомерие вряд ли уместно. Ведь Япония, где покупка телевизора сразу зашкаливает за миллион, обладает вполне стабильной валютой. Правда, мне лично не хотелось бы жить в Германии, если там — не дай бог — кочан капусты будет стоить 750 евро. В стране началась бы жуткая паника.
Есть умные люди, которые считают, что немецкая любовь к порядку, перфекционизм и маниакальное стремление к надёжности восходят к периоду Тридцатилетней войны, которая долгое время именовалась просто «Немецкой войной». Целых три десятилетия — а по нынешним меркам, на протяжении жизни полутора поколений — на немецких землях царили анархия, произвол и беззаконие. Человеческая жизнь не стоила ни гроша, неважно, от чего гибли люди — от руки мародёрствующего ландскнехта, от эпидемий или голода.
У нас тоже бывали «Смутные времена». Но им положил конец могущественный московский государь, сконцентрировавший в руках всю полноту власти, чтобы править страной. Германия же распалась после Вестфальского мира 1648 года на множество малых и карликовых государств. Что считалось законным в неком графстве, за несколько километров оттуда, в соседнем княжестве, каралось как преступление.
Население Германии сильно сократилось из-за Тридцатилетней войны и эпидемий, а сами немцы впали в провинциализм, испытывая острое чувство неуверенности в завтрашнем дне. Кое-какую защиту давал местный князь, которому оставалось только подчиняться. Свободолюбию немцев не способствовало также то обстоятельство, что их князья стали явно подражать абсолютистскому стилю правления французского «короля-солнце». Анархистские настроения оказались настолько сублимированными, что бывший баварский премьер-министр Франц Йозеф Штраус счёл возможным заявить однажды в свойственной ему безапелляционной манере: «Сильная анархия нуждается в сильном анархе». Во всяком случае, молва приписывает ему эту сентенцию, в соответствии с которой он и руководил Баварией.
Не удивительно, что коллективная память и исторический опыт не позволяет немцам оставлять что-либо на волю случая. Все подвергается детальнейшему планированию. Вы наверняка сразу ощутили эго, получив первое приглашение немецкой семьи прийти с визитом, точное время которого оговаривается задолго. Неожиданностей здесь не любят, тем более — нежданных гостей.
Да, немцы стремятся к защищенности и надёжности в этом непредсказуемом мире. Но воздержитесь от иронической усмешки. Ведь 1989 год продемонстрировал обоим нашим народам, какими сюрпризами готова огорошить нас жизнь, особенно тех, кто отличается замедленной реакцией. По крайней мере, бывшие граждане ГДР хорошо усвоили этот урок, в то время как избалованные жители прежней ФРГ (не считая военного поколения), поняли его, видимо, недостаточно хорошо.
